Согревает сидящих в барах Кюрасао Блю,

Ищущих, идущих вдоль сереющих авеню.

Строгое питерское небо лежит на краю,

Бледнеет, приближаясь к холодному сентябрю,

Знаешь, я город за осень никогда не виню.

Пожалуй, за это люблю.

Но у вас там море и солнце - немалый багаж.

Странно даже подумать, что снег зимой - это блажь.

Я точу до иголочной остроты карандаш,

Вывожу вдоль кисти, по пальцам руки татуаж.

На подкожных стихах у меня внушительный стаж.

Если честно - c'est dommage.

Сожалеть - дело неудавшегося удальца.

А у нас с тобой впереди только даль без конца,

Полоса горизонта - будто бы гладь изразца,

Золотая на безымянном пальчике пыльца,

Наши истории - обхохочешься! - из ларца,

Улыбаться - так в пол-лица.

К черту всякую грусть! Представь, что шикарный Нью-Йорк

Раскрывает башни, скребущиеся в потолок,

И мы пересекаем Пятое наискосок,

Как Саманта с Кэрри, от шпилек не чувствуем ног,

Any way you want it - картинка достойная Вог

И люминесцентных дорог,

Где никто не знает, каково это - опоздать,

По которым молниеносно летят поезда,

Потому что в конце тоннеля сверкает звезда -

Выпавшая из своего небесного гнезда

Прямо в руки тебе, на долгие счастья года.

Smile and rock, детка. всегда.

С ожесточением я прогоняла пришлых,

И лишних, и случайных. Этаких принцесс

И сук подтачивает собственный их бес.

Но только от тебя отделаться не вышло.

Тебе же, впрочем, хруста этого не слышно.

Тебя не вбить в мои системные регистры,

Я не найду в себе твоих координат.

А ты сторонне поглядишь на мой распад,

Клянусь, он будет безболезненным и быстрым.

Ты выйдешь из игры нетронутым и чистым.

Ты прост и бел. Без хитрости прямолинеен.

Но мне твоя наивность, в общем-то, горька.

Ты не у дел, и давит твердая рука

Всех дамочек, что виснут пачками на шее.

И мне от вида их не горше, а смешнее.

Моя же тяга не изношена от злости,

От ревности, и не зубрится наизусть.

В распаде атома есть красота и грусть.

Но я еще срастусь. Срастаются ведь кости.

Ты сам когда-нибудь придешь к принцессе в гости.

Уносился взбешенный за тысячи миль.

На подобной же скорости, видимо, гибнут,

И когда вечный шторм подрывал твой фальшкиль,

Все равно ты боялся быть штилем застигнут.

Я ждала, что глаза к непогоде привыкнут.

Развивал ты до нескольких сотен узлов,

И такая заносчивость, верно, всеядна,

Разрывала мне гордость на косточки слов,

Застревавших и нас разделявших на ярды.

Я ждала, что взорвутся снаружи снаряды.

Если проще - в каком-то знакомом кафе

Мы сидели так близко, что мир был раскрашен,

Я запомню тебя в полосатом шарфе

И в одной из фланелевых теплых рубашек.

Без снарядов и пушек, в немых рукопашных

Разошлись. Я ждала: кто-то будет правей.

А теперь я привыкла пить утром шалфей

И такие чаи, знаешь, сплошь из ромашек...

Только изредка

мне за тебя очень

страшно.

И что бы там тебе не говорили,

Волшебнее всего здесь натиски прибоя.

Когда раскинув руки, на балконе стоя,

Вбираешь моря гул и запах лилий.

Как я хочу послать тебе с бумагой

Бездонный, первобытный, моря стон щемящий.

И почему я становлюсь здесь настоящей?

...Он чертит что-то на песке корягой.

Он говорит, что пена к нам закаты

Приносит из страны, где северное лето.

Он говорит - а я ловлю лучей отсветы

В его соленых волосах косматых.

И это все, что нужно. Нет причины

Для простенького счастья, чтобы тихо верить.

Причаливая, он кричит с кормы мне: "Мэри!"

И я бегу - расталкивая спины.

Я полюбила дом его, сроднилась.

Я стала ближе старым морякам и птицам.

Мне кажется, что сны мне прекратили сниться -

И пусть! Ведь лучшее уже приснилось.

Где же, девочка, дом, долгожданный твой дом?

То ли место ты выбрала для остановки?

Выбор был весь оставлен тобой на потом,

А теперь неуютно при каждой ночевке.

Не потеряно разве что неба пятно

И желание что-то менять - как прически.

В миллионах людей остаешься одной

На распятом ветрами своем перекрестке.

Кошки прячутся глубже в знакомый подвал

Там, где вновь разбиваются автомобили.

Если бы тебя кто-нибудь где-нибудь ждал...

Если бы тебя просто и крепко любили...

В доме ли у белокрылого маяка,

Где на самой верхушке слышны перебои

Сердца так сильно, что знаешь наверняка:

Жизнь всех разбитых колен и иллюзий стоит.

На причале, утопающем в синеве,

Прилегающем чутко к песку побережий.

Каждый день там приходит как будто извне,

И единственный ветер на свете там нежен.

Где бы ни было место твое, рядом с кем,

Как бы ни был жесток ветер, бьющий по встречной,

Ты иди по дороге, пусть даже за тем,

Чтоб разбиться в конце, не дойдя до конечной.